Четвертая власть, история.

Термин «четвертая власть» появился в конце XVIII века и имел скорее значение «четвертое сословие». Четвертое наряду с духовенством, знатью (нобилями) и простолюдинами. Еще ранее термином «четвертое сословие» обозначали юристов. Английский парламентарий, философ, во многом повлиявший на формирование взглядов отцов — основателей США, Эдмунд Берк впервые употребил его в 1787 году, когда начались репортажи прессы из Палаты общин британского парламента. Обращая взор парламентариев на галерку, где как раз расположилась пресса, Берк заявил: мол, вот эти люди более важны, чем вы все, вместе взятые. Оскар Уайльд много позже «припомнит» это Берку: «Кто-то — это был Берк — называл журналистику четвертым сословием? Это было верно в его время. Но в настоящий момент это единственное сословие. Оно съело все остальные три. Лордам сказать нечего. Лордам от духовности (он имел в виду духовенство. — Прим. автора) тоже сказать нечего, Палате общин тоже сказать нечего, она именно это и говорит. Над нами довлеет журналистика». Это над ними она тогда «довлела». В подавляющем большинстве других стран мира цензурировать прессу было так же естественно, как дышать.
Светское слово, напечатанное в газетах, стало своего рода продолжением, развитием слова религиозной проповеди в контексте англосаксонской (в многом протестантской) культуры Нового времени, а затем эпохи Просвещения. Ровно так же, как ранняя политическая демократия стала в значительной мере развитием демократии в рамках общинной религиозной жизни, а движение за независимость США, с ее идеями свободы и прав человека, в духовном плане во многом отталкивалось от религиозного «великого пробуждения» в Новой Англии в первой половине ХVIII века. В конце концов чем протестантская проповедь отличается от политической речи в ходе предвыборной кампании? Мало чем подчас. Собственно, сам институт светских «политических» выборов во многом коренится в выборах в религиозных (протестантских) общинах. В православной церкви не было таких традиций «политизации»: она еще со времен Петра Великого была слишком тесно связана с государственным аппаратом, по сути, являлась его частью.

В то же время к концу ХIХ века требование свободы слова стало практически универсальным для социал-демократических движений по всему миру. Взяли его на вооружение и русские большевики. Однако за этим для них никогда не подразумевалось никакой «сакральности». Они же отвергли религию вместе с ее евангельским «в начале было Слово».

К тому времени, когда пала советская власть, пресса по большей части в головах наших людей ассоциировалась с пропагандой либо с критикой «отдельных недостатков», но тоже в соответствии с «линией партии». В этой формуле не было места именно независимой прессе. Тем более что руководители ведущих СМИ в советские времена были неотъемлемой частью партноменклатуры. Постсоветская же «свобода слова» во многом была попыткой перенять чужой опыт. Это не значит, что это вредно для общественного здоровья. Но это значит, что процесс этот непростой и долгий. И мы лишь в начале пути. Наши учителя демократии (которая тоже не наша придумка) уверили нас, что свобода слова — это хорошо. Мы поверили на слово, однако у веры этой не было за спиной большого исторического опыта. Ну какой там опыт? Конец ХIХ — начало ХХ века. Всего мгновение истории. И, пожалуй, все.

Add comment

Older Posts

Comments